Однако с другой стороны, сидеть одной в неохраняемом ларьке, стоящем на отшибе, было страшновато. Женькину предшественницу ограбили, играючи сломав фанерную дверь, и, как девушка ни кричала, никто к ларьку не подошел. Хозяин уволил продавщицу, заменил дверь, поставил еще одну защелку и на этом закончил. По вечерам Женька опасливо следила за подходившими к ларьку субъектами, каждый раз прикидывая, что будет делать, если сейчас начнут ломать дверь.

Видик Женька продала довольно легко. За пару сотен баксов, гораздо дешевле настоящей стоимости – свою роль сыграло отсутствие пульта и техпаспорта. Каждое утро в ларек заходил спекуль Борька, молодой мужик, и интересовался невостребованными закладами. Местные пропойцы тащили из домов всякую утварь, в том числе довольно дорогую, и оставляли под залог, выклянчивая у продавца бутылку горькой, частенько после этого так и не выкупая свое добро.

В основном тащили часы, фотоаппараты, обручальные кольца, реже аппаратуру, документы. Один раз какой-то мужик оставил в залог паспорт собственной жены и вазу с гравировкой “Паше и Лене в день свадьбы”. Ни того, ни другого Паша так и не выкупил. На такие случаи рядом крутился Борька. Он оценивал вещи, разумеется, всегда дешевле, отстегивал продавцам наличкой и исчезал до следующего утра.

Никаких отрицательных последствий этот бизнес за собой не нес. Если за оставленным барахлом в течение трех дней никто не приходил, то не приходи и после. Видеомагнитофон в качестве залога несколько удивил Борьку, но Женька отовралась, сказав, что мужик взял пол-ящика шампанского.

Кассеты Женька не отдала, опасаясь лишних вопросов и ненужных подозрений. Она просто поставила их на витрину, повесив ценник. Одну уже купили, на ней был записан какой-то боевик этого года. Другие не шли. Бородатые “Ну, погоди!”, “Веселые ребята” и гайдаевские комедии спросом не пользовались. Впрочем, Женька не сильно переживала, это ведь мелочевка. Цепочка перекочевала к Борьке за триста тысяч.

Ольге сделали операцию. Она лежала в реанимационном отделении Петровской больницы, и Женьку к ней, естественно, не пустили. Завтра у Женьки выходной, и она попробует прорваться туда или хотя бы поговорить с врачом. Сегодня Катьку пришлось оставить одну – из ларя забрали обогреватель, экономя на электричестве, и Катька могла простудиться. Женька решила два раза в день потихоньку закрывать ларек и бегать домой.

Как быть с черными, избившими Ольгу, она не знала. Продажа Борьке кое-какой их общей бижутерии и новых летних туфель, так ни разу и не надетых, принесла копейки, сменщица денег не одолжила, сославшись на предстоящую свадьбу, а торговаться с южными друзьями дело глупое и пустое. Поэтому, как это ни пугало, придется рискнуть еще раз. Не хватало баксов ста, Женька ругала себя, что сбежала из квартиры, не обыскав ее как следует. Наверняка было что взять. А теперь нужен второй заход бомбардировщика. Это придется проделать завтра вечером. Иначе не успеть.

– Девушка, “Распутин” настоящий? Мигает? Женька вздрогнула. Покупатель постукивал пальцем по фанерке.

– Мигает.

– Тогда парочку. И шоколадку. Вон ту. Убрав деньги в кассу, Женька положила замерзшие пальцы на металлический абажур настольной лампы – единственный источник тепла в продуваемом холодным ветром ларьке.